Забор – чрезвычайно наглядный символ нашей страны. Заявляя о собственной открытости, полном разгуле свободы и достигшей апогея демократии, мы строим заборы, тянем колючую проволоку, отгораживаясь и от всего мира, и от ближайшего соседа. Рассказывать можно что угодно, но если судить по делам, мы закрыты, заперты, ограничены…
Московское правительство, не особенно утруждаясь самоанализом, заборы обожает вне зависимости от власти и погоды на дворе. При Лужкове, тихо ненавидя водителей, Москва строила заборы каждый год. Задача максимум – огородить все территории, начиная от газона и заканчивая тротуаром. Негласная цель – чтоб никто не парковался. Ехать? Пожалуйста – езжай, двигайся, катись. Но ставить машину где захочется, где удобно, где проще всего – не смей. Москва невиданно преуспела в заборостроении, тоннами железа наставив препятствий на уровне коленок и распахнутых дверей, цепляя арматурой пешеходов и оставляя отметины на автомобилях. Заборы строились днем и ночью, зимой и летом. А потом их красили. С размахом, вожделением и ассигнованиями. За теплый сезон удавалось покрасить четыре раза. Цвета выбирались самые смертельные, напрочь убивающие эстетику и прекрасно позиционирующие казарменное прошлое авторов затеи. Количество потраченных рублей до сих пор держится в тайне. Но деятельность по покраске антиавтомобильных заборов стала невероятно прибыльной и кормила годами.
Новый столичный мэр решил, что по его Москве нельзя ездить, но можно парковаться. Поэтому сразу, как только закончилась осенняя покраска заборов, их тут же снесли и в придорожных газонах нагрызли парковок. Сделали их неумело, безалаберно распорядившись землей и нерационально использовав площадь. Огораживающие бордюры, по устоявшейся традиции, покрасили, перемешивая краску со снегом. По отчетам заасфальтированные газоны обеспечили городу 600 000 машиномест. А заодно парковки потеснили заборы. Корявые, не смотря на ассигнования и тонны краски все равно облезлые, никак не справляющиеся с поставленной задачей, эти убогие признаки нашего истинного отношения к миру, жизни и себе самим, заборы на время отступили и стали не очень заметны, создавая иллюзию прояснившегося сознания, просветленного разума и павшего с мрачной души камня крепостной подозрительности.
Москва избавилась от заборов? Нет. Их перенесли во дворы. Все погонные километры арматуры, уголков и столбиков, обозначавших холопские страхи, успешно воссозданы и отступив внутрь улиц, крепко вцепились в землю, обозначив незыблемость предрассудков и качество душ. Московские чиновники при любом мэре не могут без заборов, искусственных препятствий и проблем. Им не за чем свет, ширь и чистота пространства. Важно, чтобы было за что запнуться, зацепиться, порвать штаны, поцарапать дверь автомобиля. Необходимо, чтобы корявость жизни оставалась на прежних позициях, чтобы было неудобно, противно и тяжко.
А еще очень важно, чтобы по весне вернулась необходимость все вокруг тотально покрасить.